свою стиралку, нам нечего будет у него выкапывать в огороде. Все припрячет. Так что действовать придется не просто быстро, но и по всем направлениям.
— Солнышко, а как ты себе представляешь, мы будем у него выкапывать с огорода деньги? Чтоб попасть на этот огород надо хотя бы проникнуть на территорию, а там вохровцев уйма.
— Нет, всего-то двое на въезде. Ковальчук живет как простой человек — без охраны. Та, что сидит в будке, она сторожит его имение, это не просто госсобственность, но еще и памятник архитектуры девятнадцатого века. Не делай такое пораженное лицо, я сама узнала вот совсем недавно, когда поняла, что надо и в этом направлении покопаться.
— Через Викторию?
— Конечно. Она в поместье часто бывает и много чего рассказать может. В том числе, как туда прорваться.
— Ты все-таки думаешь грабануть Ковальчука?
Она вздохнула тяжело.
— А что делать? Надо хоть часть его добра экспроприировать. А то ведь все ему одному и останется.
Глава 23
Пленки я проявил на следующий день. Ковальчук, которого щелкнула Оля в момент заседания, получился довольно смазанным и перетемненным, узнать его представлялось довольно сложным делом, но говорить о том, чтоб ей еще поработать над камерой, не хотелось — еще не хватало, чтоб ее взяли с поличным прямо во время встречи с банкирами, кооператорами или, не приведи боже, теневыми дельцами — а ведь она способна пощелкать их всех, как орехи. И получить отнюдь не на орехи после этого.
Остальные материалы дополняли и уточняли аферу номер один по перевозке угля. Везде на документах стояла подпись Ковальчука, хоть бери и веди пол белы ручки сразу к прокурору. Жаль, он наверняка отпустит, даже если и не в курсе его деятельности. Сверху заставят. Шутка сказать, в этом деле задействованы сразу три союзных министерства, причем МПС сильнее всех — от него интересы представлял второй замминистра путей сообщения, который давал четкие и ясные указания касательно километража и количества вагонов для выполнения плана. Удивительно, что не на бланках министерства писал. Но письма Ковальчуку, доставляемые курьером, приходили через пару дней после отправки, а не как обычно, спустя неделю или больше.
Зато узнал объем воруемого. Данные за первый квартал этого года, но хоть что-то. Угля родине отгружалось в один состав по плану около пяти тысяч тонн, по факту менее трех. При этом по плану опять же шел один антрацит и коксующийся уголь, по факту зарабатывали на слабых углях и редко когда доходили до антрацита, последнее время его залежи резко ослабли, и практическая выработка не превышала нескольких процентов вместо двадцати — двадцати пяти, рисуемых на бумаге. Даже при низкой себестоимости угля, заработок на круг с одного состава выходил около тысячи рублей, а таких в сутки уходило не меньше пяти-шести. Можно себе представить месячный оборот. Михалыч бы сказал, прочтя все это, что они завербованы американцами, англичанами или еще кем-то из потенциальных противников, на которых, несмотря на то, что у них мы закупаем почти все, от зерна до электроники, направлено наше ядерное оружие.
Вообще, странно, но последнее время дворник редко появлялся и нам, а глаза и вообще в квартире. Работал допоздна, впрочем, и погода не баловала. Конец октября выдался скверным, дожди переходили в снега, иногда задерживаясь на сутки или двое. В ЖЭКе, где он усердствовал, требовали лучшего качества работы, видимо, им тоже надоело мочить ноги в бесконечных сугробах. Приходилось впахивать с утра и до самого вечера, как ему и положено. А к подобной работе Михалыч явно не привык. Или отвык за последнее время. Сам сосед костерил на чем свет стоит новую разнарядку спущенную сверху, и сменившееся по естественным причинам руководство: прежнее либо ушло на пенсию, либо оказалось понижено в должности.
Михалыч стал больше пить. Я бы поговорил с ним, касательно этого обстоятельства, он бы, может, послушался, но мне не хотелось терять словоохотливого теплого дворника, могущего блеснуть яркой, неожиданной идеей или мыслью, которая вертелась, но не приходила на ум. Впрочем, печень его тоже было жалко. Выждал время и отвел в уголок, попросив снизить градусность. Он только хмыкнул.
— Ты мне еще на пиво предложи перейти. Все знают — пивной алкоголизм неизлечим.
— Ты «белочку» подхватишь, сам посуди.
— Вам же лучше, как распишетесь, хапнете мою комнатку — и выезжать не надо. Родичей у меня кот наплакал, даже не вспомнят, что был такой парень, — он как-то неожиданно прослезился. — Честно, противно не иметь родни. У тебя самого хоть отец есть, пусть ты и с ним и не ладишь. А у меня все вымерли, как мамонты какие. И тоже стараниями человеков.
Он махнул рукой в завершении речи и ушел к себе. Но наверное, немного одумался, ибо бутылок ежемесячно сдавал поменьше. Может, за его образ жизни взялись в ЖЭКе? Хотелось бы верить.
Все же странное у меня отношение установилось к Михалычу. Вроде свой, близкий человек, а как будто соседский ребенок, за которым надо иногда следить, пока не пришли родители. И который, если пропадает, то возвращается к ним. Скверно все это, надо меняться. Тем более, дворник прав, кроме отца ближайших родственников у меня не имелось. А кроме Оли иных близких тоже.
Я вернулся к разбору второй коробки, полученной от Елены. Да, ничего особенного не нашел, как она и обещала. Разве что документы самого Артура: его воинский билет, книжица профсоюзных взносов, общества ДОСААФ, спасения на водах, охраны исторического и культурного наследия и билет в центральный городской архив. Интересно, он-то зачем шефу понадобился? Записался туда Артур еще в семьдесят девятом, каждый год продлевал, вплоть до прошлого. Что-то искал, наверное, надо спросить у сестры, но… сейчас не хотелось. Елена постоянно недоговаривала, думаю, не договорит и в этот раз.
Там же нашлись и документы несостоявшегося нашего кооператива, в виде бланков, скрепленные большой скрепкой. Письма, поздравительные открытки от родных, проживающих в других городах, странно, что Елена все это отдала мне, нет, не странно, все они предназначались исключительно ее брату.
И еще странный дневник любовных похождений, больше похожий на бухгалтерскую книгу. В ней шеф расписывал не трогательные моменты, а исключительно траты. На Малю, Милу, Стасю, Тасю, Нюшу… имен выходило превеликое множество, некоторые пересекались друг с дружкой по времени, но точных дат Артур не ставил. О времени года еще можно было догадаться, но не о самом годе уж точно — разве по косвенным признакам — когда что пропадало из продаж. Да и как их по паспорту звали, поди разбери. Хотя дело не в конспирации, жена все стерпит, обо всем смолчит. Но все же
